Отчуждение

Говорить об Иосифе Бродском мне очень сложно. Его стихи – это то, что чувствуешь на каком-то эмоционально-интеллектуальном уровне, и это делает автора абсолютно уникальной фигурой. Есть много стихов, которые чувствуешь, и эта чувственная сторона затмевает интеллектуальный уровень восприятия. Приведу пример: стихотворение Марины Ивановны Цветаевой «Луна — Лунатику» невозможно объяснить, оно соткано из глубинных женских чувств по отношению к мужчине и к мироустройству. Тот, кто не умеет так чувствовать, никогда не поймет набор этих слов, сложенных, как кажется, случайно в рифму. С другой стороны, существуют стихи, которые апеллируют больше к интеллекту – такие стихи, в которых эмоции возникают после их тщательного осмысления. И только Бродскому удается быть прочувствованным теми, кто не хочет думать и быть понятым теми, кто не хочет чувствовать. То есть он одновременно сильно воздействует и на сердце, и на разум. В стихотворении «Конец прекрасной эпохи», которое просто погружает в атмосферу и навязывает определенное состояние духа, есть замечательная строчка: «как лежит человек вниз лицом у кирпичной стены; но не спит. Ибо брезговать кумполом сны продырявленным вправе». Прочитав ее, можно надолго задуматься и очень глубоко прочувствовать, почти на физическом плане, этот самый продырявленный кумпол. Есть ощущение выпадения в небытие, словно ты сам лежишь мертвый, не успевший додумать какую-то мысль, пытающийся привыкнуть к новому состоянию абсолютно свободного существа. И так происходит почти всегда, когда читаешь стихи Бродского — ты вдруг начинаешь чувствовать собственные мысли.

Такой накал переживаний, которыми пестрит эта поэзия, неминуемо заставляет задуматься о том, что чувствовал сам автор. Казалось бы, это совершенно ясный вопрос — он чувствовал ровно то, что смог передать. Но нет, я не согласна с этим утверждением. Опять же таки, если взять, к примеру, поэзию Сергея Есенина, то его чувства столь неприкрыты, что сомнений не возникает. Достаточно прочесть «Пой же, пой!  В роковом размахе. Этих рук роковая беда. Только знаешь, пошли их на хер… Не умру я, мой друг, никогда» — и ты четко видишь состояние близкое к пьяному забытью.

И сомнений нет в том, что Сергей Александрович именно что посылал и забивал периодически на всех. Но с Бродским сложнее – его позиция слишком глубоко спрятана: в стихах есть ощущение глубокой отчуждённости ко всему, даже к собственным переживаниям. Это удивительно, но складывается впечатление, что человек наблюдает за собственными чувствами, словно со стороны. Он одновременно и центр событий, и безучастный репортер, который просто фиксирует некие происшествия духа.

Видимо, это, почти буддистское, умение быть отстраненным наблюдателем событий собственной духовной жизни и создает уникальный эффект поэзии Бродского: ты и чувствуешь ее, и обдумываешь ее; ты погружен в нее, и одновременно с этим ты — вовне.

Признаюсь, думая так о Бродском, я боялась оказаться непонятой и смешной в глазах рационально мыслящих людей. Но недавно мне на глаза попалось небольшое переводное эссе Иосифа Бродского. Кроме прочего, я наткнулась на интересный момент:

«Помню, например, что в возрасте лет десяти или одиннадцати мне пришло в голову, что изречение Маркса «Бытие определяет сознание» верно лишь до тех пор, пока сознание не овладело искусством отчуждения; далее сознание живет самостоятельно и может как регулировать, так и игнорировать существование»

Далее весь текст посвящён именно тому, как Иосиф Александрович развивал в себе искусство отчуждения. И меня осенило: «отчуждение» — вот главное слово. Каждому, кто чувствует потребность ухода от жестокой реальности, приходится отчуждаться от мира и от самого себя. При этом человек не выпадает из реальности — он все еще функционирует в ней. В том-то и особенность поэзии Иосифа Бродского — в ней одновременно два лирических героя: поглощённый реальностью — чувствующий и поглощённый отстраненностью — думающий.