Колкость

Давайте похулиганим. Точнее хулиганить буду я, а вы не будете меня строго судить, договорились?

Ну это будет банально, если я скажу, что многие писатели, художники и творцы, в широком смысле слова, не только вдохновлялись любимыми женщинами, но и активно использовали их в качестве прообразов. И да, это будет банально, если я скажу, что героиню значительно легче любить, если присвоить ей идеализированные черты женщины, по которой сходишь с ума.

Я рискую стать даже скучной, если стану приводить примеры из разряда Петрарки. К слову, всегда считала, что это одна из самых удобных историй любви. Согласитесь, любить далекий идеал легко и безопасно, тем более, что у идеала одиннадцать детей от другого. Но в сторону – не желаю быть скучной.

Михаил Булгаков, во всяком случае так принято считать, присвоил много черт реальной жены Елены Сергеевны идеальному образу прекрасной, правда, бездетной тридцатилетней Маргариты Николаевны. Да и сам любовный сюжет немного напоминает историю Булгаковых: страстные тайные свидания, невозможность быть вместе и роковой уход возлюбленной, ее сложное, но неотвратимое возвращение.

Однако, известно, что у Булгакова было три жены. С первой, на мой вкус, он поступил совершенно отвратительно. С ней он пережил все то, что описал потом в “Белой гвардии”, но прообразом Елены сделал не кроткую покорную Тасю. Допустим, Татьяна и правда не подходила под сюжет и образ был не к месту. Но всегда же можно посвятить роман любимой жене? Любимой – да, но не той, которая “здорово подурнела от бед”, не той, которая приелась, наскучила и закончилась, как заканчивается почти вякая первая любовь.

Поэтому придя в гости к жене, с которой уже почти порвал отношения, Булгаков принес только что отпечатанную первую часть романа. И в ней с неумолимой жестокостью были отпечатаны слова: “Посвящается Любови Евгеньевне Белозерской”. Удар! Еще какой!

Но, давайте будем честны, Булгаков писал роман до знакомства со второй женой и писал о событиях, которые опять же были до. Поэтому Любовь Евгеньевна не могла быть ничьим прообразом. А то, что получила посвящение – это логично, помните, я уже писала о том, что можно сделать для любимой жены? Ну, вот…

А дальше начались неприятности – жизнь с Белозерской не складывалась, а еще больше не складывалось с ней творчество. Однажды, Любовь Евгеньевна, будто бы сказала мужу: “Миша, ну что ты так переживаешь? Ты же не Достоевский”. Конечно, разрыв последовал не сразу после этой “высокой” оценки творческого потенциала мужа, но, думаю, Булгаков запомнил.

Вы скажете: “логично, что вторая жена не удостоилась персонажа в следующем романе, если первую, не в пример более восхищенную, он нигде не запечатлел, то вторую и подавно”. А я скажу: не так страшно, что бывший муж о тебе не пишет, страшнее, когда он это делает.

В доказательство привожу небольшой фрагмент:

“Бледная и скучающая гражданка в белых носочках и белом же беретике с хвостиком сидела на венском стуле у входа на веранду с угла, там, где в зелени трельяжа было устроено входное отверстие. Перед нею на простом кухонном столе лежала толстая конторского типа книга, в которую гражданка, неизвестно для каких причин, записывала входящих в ресторан. Этой именно гражданкой и были остановлены Коровьев и Бегемот.

– Ваши удостоверения? – она с удивлением глядела на пенсне Коровьева, а также и на примус Бегемота, и на разорванный Бегемотов локоть.

– Приношу вам тысячу извинений, какие удостоверения? – спросил Коровьев, удивляясь.

– Вы – писатели? – в свою очередь, спросила гражданка.

– Безусловно, – с достоинством ответил Коровьев.

– Ваши удостоверения? – повторила гражданка.

– Прелесть моя… – начал нежно Коровьев.

– Я не прелесть, – перебила его гражданка.

– О, как это жалко, – разочарованно сказал Коровьев и продолжал: – Ну, что ж, если вам не угодно быть прелестью, что было бы весьма приятно, можете не быть ею. Так вот, чтобы убедиться в том, что Достоевский – писатель, неужели же нужно спрашивать у него удостоверение? Да возьмите вы любых пять страниц из любого его романа, и без всякого удостоверения вы убедитесь, что имеете дело с писателем. Да я полагаю, что у него и удостоверения-то никакого не было! Как ты думаешь? – обратился Коровьев к Бегемоту.

– Пари держу, что не было, – ответил тот, ставя примус на стол рядом с книгой и вытирая пот рукою на закопченном лбу.

– Вы – не Достоевский, – сказала гражданка, сбиваемая с толку Коровьевым.

– Ну, почем знать, почем знать, – ответил тот.

– Достоевский умер, – сказала гражданка, но как-то не очень уверенно.

– Протестую, – горячо воскликнул Бегемот. – Достоевский бессмертен!”